Уж сколько раз твердили БАБу...
... про крест, который надо снять, либо трусы, которые - надеть
А ему всё неймётся
Теперь вот покаяние
А там, "смешались в кучу кони, люди" - и укорение Венедиктова, и осанна Цукербергу, и пророк Иеремия, и прощённое Воскресение
[spoiler]
ЧАСТЬ 1 ПОКАЯНИЕ
Вплоть до сегодняшнего дня, я не планировал открывать , не хотел жить в социальных сетях. Вчера, в Прощеное Воскресенье, я решился на покаяние, и хотел опубликовать его на своем блоге на «Эхе Москвы». Покаяние перед народом России за те ошибки, которые я совершил. Однако - получил отказ.
Мне представляется совершенно недопустимым, что православному человеку в сегодняшней России запрещают публичное покаяние. У меня нет никаких претензий к главному редактору «Эха Москвы» Алексею Венедиктову, наоборот – я благодарен ему. Он держался до конца, позволяя мне вести свой блог. Теперь я использую последнее независимое СМИ в России – Фейсбук. Марка Цукерберга не смогут вызвать в Кремль и заставить продать его социальную сеть «Газпрому» под угрозой отправки в «Матросскую тишину».
Борис Березовский.
Покаяние
«Обратитесь каждый от злого пути своего и исправьте пути ваши и поступки ваши», вещал Господь через пророка Иеремию, и поэтому именно сегодня, в Прощенное Воскресенье, я говорю вам.
Годы изгнания позволили мне по-другому посмотреть на мою жизнь, на жизнь моей Родины и острее осознать, что без покаяния, без признания ошибок прошлого, без смелости строить будущее, нет развития. Ни у меня лично, ни у каждого из вас, ни у страны.
Я проживаю долгую, яркую жизнь. И на своем пути совершал много поступков, и неизбежно ошибался. Неправедные поступки я совершал осознанно и еще больше – не ведая, что творю. Как говорится в покаянной молитве - “ведением и неведением, волею и не волею”. Знаю, что многие мои дела осуждаются вами, народом России, частью которого я являюсь, и в судьбе которого, промыслом Господним, исполняю отведенную мне роль.
Я каюсь и прошу прощения за алчность. Я жаждал богатства, не задумываясь, что это в ущерб другим. Прикрывая свой грех «историческим моментом», «гениальными комбинациями» и «потрясающими возможностями», я забывал о согражданах. И то, что так делал не я один, не оправдывает меня.
Простите меня.
Я каюсь и прошу прощения за попранную мной свободу слова. Оправдывая себя стремлением спасти Россию от красно-коричневой чумы, я, определяя политику главного информационного рупора страны, пренебрегал демократическими ценностями. Мои действия положили начало уничтожению независимой журналистики. Так поступал не я один, но это не оправдывает меня.
Простите меня.
Я каюсь и прошу прощения за то, что привел к власти Владимира Путина. За то, что обязан был, но не смог увидеть в нем будущего алчного тирана и узурпатора, человека, поправшего свободу и остановившего развитие России. Многие из нас не распознали его тогда, но это не оправдывает меня.
Простите меня.
Больше мне себя винить перед Россией не в чем.
Я понимаю, что покаяние – не только слово, но и дело. И оно последует.
Борис Березовский,
26 февраля 2012
МАРИНА ЮДЕНИЧ : Хотела было поговорить всерьёз, но вдруг вспомнила один свой старый текст, перечитала его и поняла, что добавить нечего
Вот он
Акакий Акакиевич Березовский
Только одно замечание на полях – к вопросу о том, как проникал БАБ во властные кабинеты.
Витает миф, что в середине девяностых он уже открывал ногами двери кремлевских кабинетов, чтобы потом – вальяжно рассевшись в кресле хозяина – немного поруководить страной.
Страной, ему возможно, рулить действительно удавалось, а что касается проникновения в кабинеты, я наблюдала этот процесс несколько раз. И всякий раз отдавала должное Борису Абрамовичу.
Происходило все так.
БАБ появлялся в приемной, с неизменным сиротливым портфелем. Вернее будет сказать: портфель производил впечатление сиротливого, и даже слегка потрепанного, хотя, наверняка таковым не был, и вообще – был произведен в каких-нибудь самых что ни на есть эксклюзивных мастерских Brioni. Но впечатление скалывалось именно такое: сиротливое. Может быть, дело было в том, как именно БАБ держал свой портфель – а держал он его в слегка согнутой руке, плотно прижимая к телу. Так держат портфели мелкие чиновники, скромные сельские учителя, услужливые порученцы, так, наверное, носил свой портфельчик – если он у него был - Акакий Акакиевич. При этом – если случалось БАБу открыть свой портфельчик, из того немедленно сыпались какие-то документы и просто клочки бумажек. Еще у БАБа был телефон – такая, знаете, большая серенькая Моторола, из первых, мобильных, с крышечкой - который беспрестанно звонил. И БАБ, зажимая портфель под мышкой, торопливо откидывал крышечку, полушепотом бросал в трубку: «В Кремле…» или «В приемной NN…», «не могу говорить», но потому все же говорил, в своей обычной манере: скороговоркой – неразборчиво и сумбурно.
Потом он усаживался в приемной и начиналось ожидание.
Именно ожидание, а возможно, даже Ожидание, как процесс, потому что длилось оно иногда часами.
За это время БАБ непременно пристраивался к АТС-ам, телефонам правительственной связи, или вертушкам, которые у самых высоких должностных лиц в государстве были «выведены» в приемные. При том, чем выше рангом был чиновник, тем более серьезные вертушки дозволялось ему переключать на секретарей.
Серьезность вертушки – к слову уж – определялось (да, полагаю, и сейчас определяется) количеством чиновников, имеющих таковую.
Скажем, самая «крутая» вертушка – АСТ ПС ( правительственной связи) насчитывала, по-моему, всего 35 абонентов и действовала по принципу «барышня,Смольный», то есть достаточно было просто снять трубку и сказать телефонистке, кто именно тебе нужен – в течение трех-пяти минут человека находили, где бы он не был.
Потом следовала АТС-1 – человек 100 или 200.
Потом АТС-2 – это, наверное, около 1000. А может – с учетом депутатов - и больше.
Была еще ПТС ПМ (правительственная междугородняя), обеспечивающая связь с региональными элитами.
Сейчас – расписывая эту забавную телефонную иерархию - тихо хихикаю. Потому что сильно напоминает тимуровские забавы.
Но люд чиновный - и я когда-то не была исключением – относится к этим архаичным телефонным аппаратам цвета слоновой кости с серебристым гербом России на диске – с огромным пиететом.
Потому как аппаратная жизнь – это,в сущности, игра с очень строгими правилами, и атрибутика - одно из правил, а вернее – целый раздел в своде правил. К нему же относятся пресловутые «мигалки», и номера с флагами и без. Кстати, вокруг вертушек – возни не меньше, просто стороннему взгляду она не заметна. Это сугубо подковерная, беззвучная возня. Невидимые миру слезы.
Так вот, пристроившись к вертушке, БАБ начинал интенсивно названивать и что-то тихо неразборчиво бормотать в трубку. Коротко. Почти телеграфно. Потому что важно было не содержание беседы, а факт звонка. И обзвонить, поэтому, следовало как можно большее количество людей.
Кстати, в какой-то момент, он, по-моему, выклянчил у Коржакова АТС-2 для себя, и телефон установили, то ли в доме приемов Логоваза, то ли – на даче в Александровке, потому рабочего кабинета – в прямом, собственном смысле слова – у БАБ, как ни странно, не было.
Но - всему приходит конец - в какой-то момент ожидание завершалось маленькой победой.
Дверь кабинета открывалась, хозяин появлялся на пороге, провожая посетителя, или - по каким-то своим державным надобностям – выглядывая в приемную.
Естественно следовало рукопожатие.
А дальше цепкая лапка БАБа ловко перехватывала державное лицо под локоток. При этом он сыпал словами, понять из которых было практически ничего не возможно, кроме одного – дело не терпит отлагательств. И это, разумеется, дело государственной важности. А вернее – архи государственной архи важности.
Хозяин кабинета иногда пытался сопротивляться, иногда вяло принимал визитера, как неизбежное, но БАБ всегда держался крепко и не выпускал руки государева человека, пока не оказывался в кабинете.
Потом начинался короткий спектакль одного актера, игравшего всегда одну и ту же пьесу, но всегда – с неизменным успехом.
Усевшись возле стола, БАБ, в измождении, растекался по стулу, и картинно прижимая свои маленькие лапки к груди, жалостливо произносил:
«С утра на ногах. Ни росинка во рту. Дайте стакан чаю. Пожалуйста»
За фразеологию сейчас не ручаюсь – с тех пор, как наблюдала эту сцену, прошло уже больше десяти лет - но по смыслу, а - главное – интонационно все совершенно точно.
Теперь представьте себе обычного – пусть и наделенного высокими властными полномочиями - российского мужика, который в подобной просьбе откажет.
Я таких не встречала.
Приносили чай.
К нему – непременно чего-нибудь перекусить.
Тут были варианты – у Филатова, к примеру, дело ограничивалось печеньями, у Егорова потчевали простецкими бутербродами с вареной колбасой, у Коржакова – были в чести горячие бутерброды с сыром.
БАБ аккуратно, как белочка, брал угощение двумя лапками, мелко, часто откусывал, продолжая говорить с набитым ртом.
Понятно, что человека, пьющего чай не выставят, пока чаепитие не закончится.
Стало быть, в распоряжении было, как минимум, минут сорок.
БАБ руководил страной.
Последнее – без тени улыбки.
Он умел убеждать, заговаривать, обволакивать, стращать, рисовать впечатляющие картины, сочные образы, прогнозировать ярко и убедительно.
Сорока минут, полагаю, иногда хватало с лихвой.
Такие были времена, как говорит теперь Познер.
Такие нравы.